Ташкентские куранты или малиновый звон над городом.

Каждые четверть часа, полчаса и час бьют колокола главных городских часов Ташкента. Их звон, особенно в ночной и предутренней тишине, слышен далеко окрест.

А впервые этот неповторимый в нашем большом регионе звон жители и гости узбекской столицы услышали аккурат 60 лет назад — в канун второй годовщины Дня Победы над фашизмом. Первые пробные бои колоколов состоялись 30 апреля, затем продолжался процесс налаживания механизмов и синхронизации с сигналами часов, установленных в подземном помещении Института астрономии АН Узбекистана, и с 9 мая 1947 года куранты уже работали в рабочем ритме.

Самое примечательное то, что сложная конструкция двумя годами раньше прибыла к нам с берегов Балтики. Точнее говоря, из маленького городка — предместья Кенигсберга, бывшего центра Восточной Пруссии, ставшей после войны Калининградской областью России.

Так вот, образование этого западного российского анклава на побережье Балтики, рек Неман и Преголя, а также большая программа контрибуций в пользу тогдашнего СССР были закреплены главами государств антигитлеровской коалиции на международных конференциях в Ялте и Потсдаме. Иначе говоря, оформлены по нормам международного права, конечно, с учетом того, какая из воевавших стран внесла больший или меньший вклад в общую победу над фашистской Германией.

Словом, волей исторической судьбы часы оказались в Узбекистане, чьи сыновья и дочери сражались на фронтах, оказывали в глубоком тылу посильную помощь и вклад в общую победу над врагом…

А привез часы наш земляк, часовых дел мастер Александр Айзенштейн, служивший в военную пору в интендантских войсках. Из-за плохого зрения его определили не на передовую, а в ремонтную бригаду, где сержант Айзенштейн — выходец из потомственной семьи часовщиков, приехавшей в Туркестанский край еще во второй половине XIX века — занимался восстановлением стереотруб, артиллерийских прицелов и другой точной техники. Да, на фронте нужны были и такие специалисты — знатоки своего дела. А в паузах между основным делом Александр Абрамович чинил большим и маленьким армейским начальникам, просто офицерам и рядовым наручные, настольные часы и даже налаживал, где требовалось, настенные и напольные.

В один из послевоенных дней победного 45-го в восточно-прусском городке, где расквартировалось одно из интендантских подразделений 2-го Белорусского фронта, было решено снести сильно пострадавшее от артобстрелов и авиабомб здание ратуши с часами на башне. Сооружение грозило обрушением. Саперы уже закладывали было взрывчатку, когда явился сержант Айзенштейн. После осмотра башни он убедился, что механизм часов цел, разве что пострадал от осколков и пуль циферблат.

Уговорить саперов приостановить подрыв сразу не удалось. Душа и сердце часовых дел мастера ныли — зачем же такому добру зазря пропадать. Пришлось быстро поставить в известность коменданта городка майора Соколова: мол, так и так, жаль губить такой механизм, он еще может сгодиться.

«А зачем ты, сержант, так болеешь за эти часы?» — спросил бравый офицер. Ему, артиллеристу, поначалу было невдомек, почему так настырен сержант-интендант.

 — Я мог бы эти часы установить в своем родном городе…

 — А ты откуда родом?

 — Из Ташкента! Слыхали?..

 — Из того самого хлебного города?

 — Да, да! У нас нет своих городских часов… Разрешите демонтировать механизм. Мне скоро демобилизоваться, хочу часы увезти на родину.

 — А как же ты увезешь такую махину? Не в чемодане же?

 — Наверное, понадобится вагон. Прошу вашего разрешения…

Комендант похвалил сержанта, как говорится, за патриотизм, распорядился срочно приостановить подрыв здания до демонтажа часов и оформить соответствующие документы. К тому времени об идее интенданта Айзенштейна узнали в полку, где он служил, и его командование расторопно согласовало все вопросы, выдало даже бумагу, что часы — подарок Ташкенту от полка.

И вскоре вагон с разобранным механизмом, который мог бы погибнуть в ходе подрыва аварийной башни ратуши, в сопровождении нашего земляка покатил за четыре тысячи километров через большие станции и маленькие полустанки в далекий хлебный город, воспетый Александром Неверовым в повести, ставшей знаменитой в начале двадцатых годов XX века.

А сколько было в пути приключений, связанных с прицеплением вагона от одного эшелона к другому, рассказ долгий. С Александром Абрамовичем я познакомился в семидесятых годах случайно, когда понадобилось мне чинить отцовские часы «Победа». Тогда я не знал, что это знаменитый часовщик. Подсказал некоторые подробности пасынок Айзенштейна — журналист Олег Кац, работавший в ту пору референтом в Минсельхозе Узбекистана. Вот уже потом я явился к Александру Абрамовичу как репортер…

Словом, в Ташкенте инициативу и расторопность фронтовика оценили, включили его в бригаду по проектированию и строительству здания курантов в национальном стиле, ибо курантам суждено было стать оригинальным памятником-монументом в честь великой Победы над фашизмом. Был даже объявлен творческий конкурс. Предпочтение отдали варианту, предложенному архитектором Мухамедшиным и инженером Левченко. Художественное оформление выполняла бригада во главе известного резчика по ганчу — орнаменталиста, почетного члена АН Узбекистана усто Ширина Myрадова. Кстати, тогда же, 60 лет назад, он принимал активное участие в сооружении здания ГАБТ имени Алишера Навои…

При торжественном пуске главных городских часов официально объявили, что Александр Абрамович Айзенштейн избран почетным гражданином Ташкента и назначен главным смотрителем курантов. Правда, сюда он приходил по особому графику — смазать механизмы, почистить от грязи и пыли те или иные узлы. А сам продолжал трудиться в часовой мастерской в районе Дархана, там, где на улице Пушкина сейчас высится полукругом девятиэтажное здание.

Новая страница в истории курантов началась утром 26 апреля 1966 года, когда случилось памятное всем землетрясение. Часы остановились, лопнул один из колоколов. Отметим, что эти колокола издавали малиновый звон. Нет, не от ягоды это слово, а с ударением на первом слоге. Почему?

По свидетельству самого Александра Абрамовича (к сожалению, ныне покойного, его пасынок Олег Кац сейчас живет в Австралии),особый колокольный звон исходит от бельгийского города Малин (так его именуют по-французски, а фламандцы называют его Мелехен), где в течение XIII — XVI веков строился собор Синт-Ромбаутскерк. На нем установили колокола, изготовленные из сплавов по оригинальной рецептуре и издававшие неповторимый, присущий именно этому сооружению звон. Впоследствии по такой рецептуре и технологии делали колокола для башенных часов других городов Фландрии, Пруссии и других европейских стран. Кстати, в Житомирской области Украины есть станция и город Малин с ударением уже на втором слоге. Поэтому его не надо путать с бельгийским, что стоит у реки Диль и славится своим ковровым и кружевным производством, машиностроительным заводом, где издавна отливаются те самые колокола.

После апрельского землетрясения смотритель ташкентских курантов Александр Айзенштейн не на шутку занемог. По его словам, для него часы, словно дитя малое. Починить механизм можно, но как вернуть мелодию, которая без одного из колоколов уже не зазвучит? Неугомонный часовщик подключил к делу архивистов из Москвы и Калининграда, специалистов по отливу колоколов из других городов. Однако, к счастью, мастера нашлись на месте. После многочисленных проб и ошибок металлурги литейного цеха одного из ташкентских заводов сумели-таки разгадать секреты бельгийцев и отлили новый колокол — не хуже прежнего и, по заключению музыкальных экспертов, точно передающий нужную интонацию в звучании всего ансамбля часовых колоколов.

Новый облик обрело и здание курантов после его реконструкции в девяностые годы, и сегодня над Ташкентом слышен неповторимый малиновый звон. Жива добрая память о многолетнем смотрителе курантов. Его ученики-энтузиасты продолжают тонкое дело усто Саши — аксакала-часовщика Александра Айзенштейна, оставившего скромный, но заметный след в послевоенной и современной истории столицы Узбекистана.

Статья Ш. Зайнутдинова, взята тут.